Юрий Нагибин   «Над пропастью во лжи»

Конечно, Людовику было неведомо, что банкир Бернар закладывал тот слой, из которого позднее вышли банкиры Ротшильды. Сколько бы другой еврей, Марсель Пруст, ни иронизировал над сэром Руфусом Израэльсом, едва терпимым в свете (прообразом его был барон Жорж Ротшильд), могучий и разветвленный род проник в высшие круги Франции, Англии, Германии, породнился с Монморанси, Мальборо, Гогенштауфенами, изрядно подпортив им кровь. Как все ленивые люди, Людовик любил и умел слушать, а банкир Бернар был поразительным рассказчиком. Все его рассказы шли от первого лица, даже если это касалось разрушения Иерусалима, битвы в Товтобургском лесу или Столетней войны. Людовика восхищала дерзкая и, как ему казалось, насмешливая манера рассказчика. Как-то раз мадам де Ментенон сказала с тем далеким, глубоким светом в ореховых глазах, которым изредка напоминала о себе ее уснувшая душа, что банкир Бернар и в самом деле был свидетелем давних событий, о которых повествует.

— Сколько же ему лет?

— Не знаю. Долгожители известны в мире. Вспомните оруженосца Карла Великого.

— Надеюсь, мы производим на него хорошее впечатление? — изволил пошутить король.

Мадам де Ментенон, как всегда, поняла с полуслова:

— Неужели вас волнует мнение потомков?

Людовику было на это наплевать. Человек, воплотивший в себе суть эпохи («Государство — это я», — сказал совсем юный монарх, едва выйдя из-под опеки кардинала Мазарини), мог быть спокоен за место в истории.

Госпожа де Ментенон тоже была спокойна, но по другой причине: она опасалась не этого долгожителя, а мемуариста герцога Сен-Симона, пронюхавшего, что Лозен, будущий маршал Бирон, прятался у нее под кроватью…

Совсем иной тон Вечный жид взял через полтора века с русским самодержцем Николаем I. В эту пору Агасфер уже вовсю неглижировал как внешностью, так и манерой поведения, тем более что Николай ему резко не нравился: коломенская верста, хвастун, удачник, дуботол и скрытый трус.