«Неужели о камере?» — подумал Миша.
— Я надеюсь, что ты, как достаточно взрослый человек… гм… так сказать… способен меня понять и сделать из моих слов полезные выводы.
«Ну, началось!»
— Так вот, — продолжал дядя Сеня, — последний случай, имевший для тебя столь печальные последствия, я рассматриваю не как шалость, а как… преждевременное вступление в политическую борьбу.
— Чего-чего? — Миша удивленно уставился на дядю Сеню.
— Не понимаешь? Разъясню. На твоих глазах происходит акт политической борьбы, а ты, человек молодой, еще не оформившийся, принял участие в этом акте. И напрасно.
— Как это так? — изумился Миша. — Бандиты будут убивать Полевого, а я должен молчать? Так, по-вашему?
— Как благородный человек, ты должен, конечно, защищать всякого пострадавшего, но это в том случае, если, допустим, Полевой идет и на него напали грабители. Тогда — другое дело. Но ведь в данном случае этого нет. Происходит борьба между красными и белыми, и ты еще слишком мал, чтобы вмешиваться в политику. Твое дело — сторона.
— Как это — сторона? — заволновался Миша. — Я ж за красных.
— Я не агитирую ни за красных, ни за белых. Но считаю своим долгом предостеречь тебя от участия в политике.
— Значит, по-вашему, пусть царствуют буржуи? — Миша лег на спину и натянул одеяло до самого подбородка. — Нет! Как хотите, дядя Сеня, а я не согласен.
— Твоего согласия никто не спрашивает, — рассердился дядя Сеня, — ты слушай, что говорят старшие!
— Вот я и слушаю. Полевой ведь старший. Мой папа тоже был старший. И Ленин старший. Они все против буржуев. И я тоже против.
— С тобой невозможно разговаривать! — сказал дядя Сеня и вышел из комнаты.