— Перекурим это дело.
Посмеиваясь, Максимов вынул из портсигара папиросу. Пашка взял, покатал ее между пальцев, прикурил от протянутой Максимовым спички и, затянувшись, сказал:
— В токарной, у Тимошина.
Закашлялся, глубоко перевел дыхание:
— Крепка-а-я…
Токарной называлась комната с низким сводчатым потолком и двумя широкими, в частых переплетах, окнами: перед каждым стояло по токарному станку. Над одним станком горела лампочка под круглым металлическим абажуром, конус яркого света серебрил стальную стружку. Она вилась Из-под резца, свисая и падая в железный ящик.
Несколько мгновений Максимов смотрел на увлеченного работой Тимошина. Первый рационализатор на базе, и парторг, и в журналах печатается, и все такое прочее, а все же дружок, из одной миски щи хлебали.
— Здорово, Прокофий! — окликнул Тимошина Максимов. — Механика не видал?
— А, Петро!.. — Тимошин перевел станок на холостой ход и выпрямился, худощавый, сутуловатый. — В кузницу старик пошел, сейчас вернется.
Максимов скосил глаза на станок:
— Ну, как оно?
— Скажу «хорошо» — не поверишь, скажу «плохо» — не поможешь.
Тимошин подошел к висевшему на стене шкафчику, выбрал резец.
— Значит, скоро в лауреаты? — протянул Максимов с насмешливой уважительностью.
Тимошин с силой затянул в патроне деталь.
— Ага!
— На все сто тысяч?
— Не меньше.
— Значит, выпьем?
— Кто-нибудь выпьет.