— Я и без вас знаю, что не городской сад — Нюра вскинула голову и вышла из цеха.
Однако в моторный не пошла, а, переждав, пока Горбенко ушел, вернулась и выклянчила новые фары.
В моторном цехе она держалась тихо, но независимо — здесь все зубоскалы, им только дай повод. Пчелинцев не нагружал ее особенно работой и не запрещал уходить из цеха. Только Пашка Севастьянов, с которым она протирала клапаны, сказал:
— Ты чего бегаешь взад-вперед! На тебя человеко-часы идут, а ты бегаешь!
Нюра вытаращила на него глаза.
— Тебя по четвертому разряду рассчитывают, как и других-прочих, — добавил Пашка главным образом для того, чтобы похвастаться своим разрядом: ему вчера присвоили четвертый.
Нюра рассмеялась. Рассуждения этого подростка забавляли ее.
— И ничего ты не знаешь, — сказала она, — все перепутал: в одно ухо вошло, в другое вышло.
Потом она опять отпросилась у Пчелинцева и бегала по цехам. Но беготня ее была бесполезна. Нюра никак не могла за всем усмотреть. Машину разобрали, развезли по цехам, а там уже выписаны наряды, подготовлены детали. Еще слесари увозили в цехи последние агрегаты, а кузнец уже переклепывал на раме кронштейны. К концу дня мотористы еще собирали двигатель, а монтажники уже ставили на место отремонтированные передний и задний мосты. Только успели на следующий день вставить и закрепить двигатель и кабину, как тут же появился слесарь с радиатором. Когда кузов повис в воздухе и медленно опустился на раму, у кузовщика были наготове болты и стремянки. И ведь, кажется, никто никого не звал, а каждый являлся точно, когда нужно. Нюре казалось, что все мастерские заняты ее «колдуном», а ведь тут было много и других машин.