Мягкое покачивание автобуса усыпляло Полякова, по он не спал. Он находился в том состоянии полузабытья, когда разговоры соседей и шум мотора сливаются с туманными видениями, которые то возникают, то исчезают в отяжелевшем мозгу. На какую-то долю секунды он закрывал глаза, и перед ним пролетали картины, длинные, как жизнь. Он с усилием поднимал веки и всматривался в голубые дали раннего утра.
Сидевшая с ним рядом женщина беседовала с кондуктором. Их разговор доходил до Полякова неясными обрывками фраз, тихим смехом, раздражающим полушепотом.
Становилось жарко. Кондукторша опустила стекла. Свежий ветер ворвался в машину. Шум колес, раньше глухой, теперь слышался отчетливей, резиновые шины шуршали по рассыпанному на шоссе гравию.
Наклонившись к окну, Поляков подставил лицо ветру. Сонная одурь начала проходить. Разминая затекшие ноги, он встал, по узкому, заставленному чемоданами проходу добрался до кабины, постоял там, разглядывая через ветровое стекло набегавшую дорогу, потом вернулся на свое место.
Подымая за собой облака пыли, автобус мчался по шоссе. Слева и справа тянулись покрытые зеленью поля с трактором на горизонте, фургонами полевого стана, похожими на коробочки, велосипедом, непонятно как стоявшим на меже, с чьей-то фуражкой на руле. Сверкнули на солнце стальные пути железной дороги. За поворотом возникли гигантские башни элеватора. Показались плотина и белое здание колхозной электростанции. Небо было чистое, только ажурные мачты высоковольтных передач словно задерживали на своих острых верхушках далекие редкие облака.
Машина обогнула рощу — и сразу возник Стенькинский совхоз, его широко разбросанные низкие строения, их белые стены, черепичные крыши. Среди зданий было одно новое, с непокрытыми еще свежими деревянными стропилами; видимо, строился новый машинный двор.