Вячеслав Бондаренко «Ликвидация»
- Нет, мне это нравится! Я стою в кокарде у всей Одессы на глазах? И это униженье предлагает мне мой лучший друг! Мой бывший лучший друг!..
Отбив на месте замысловатую чечетку от переполнявших его плохих чувств, Фима с независимым видом двинулся дальше. Гоцман осторожно взял его за рукав:
- Ну что ты сразу дергаться начал? Я говорю: как вариант…
- Давид Гоцман, кидайтесь головой в навоз! - отбрил Фима, сбрасывая руку. - Я вас не знаю. Мне неинтересно ходить с вами по одной Одессе.
- Фима, ты говоришь обидно, - покачал головой Гоцман.
Через полминуты Фима, вздохнув, умерил шаг. Они снова шли рядом, не глядя друг на друга.
- Я к Марку, - наконец обронил Гоцман. - Вместе?
- Не, - после паузы мотнул головой Фима налево, в подворотню. - Я тудой.
- Так ближе, - махнул рукой вдоль улицы Гоцман. В ответ Фима молча свернул в подворотню и, не оборачиваясь, вскинул на прощанье руку:
- Иди как хочешь…
И еще на одни руки смотрел Давид. Не было в них ни красоты рук судмедэксперта Арсенина, ни суетливой нервозности рук Омельянчука. Больные то были руки, сильные и привычные к бою, но давно больные. Трясущиеся пальцы Марка осторожно вынимали по одному из картонных уголков альбома пожелтевшие фотоснимки, ласково ощупывали каждый и передавали Гоцману.
- Я его с утра умыла, - всплыл откуда-то голос Гали, молодой, но уже наплакавшейся в этой веселой жизни хохлушки. - Зробила кашку с чечевицы - не ист. Яичко отварила - ни в какую… Шо ж такое? Горячо? Мотае головой. Чаю? Ни…
Давид внимательно разглядывал старые снимки. Вот Марк в длинных черных купальных трусах - улыбается во весь рот. Еще бы, такие барышни рядом. И подпись:
«Ялта, Рабочий Уголок. Привет из Крыма! 1928 год»… Вот Марк в новеньком френче и бриджах, на голове пилотка, в петлицах три «кубаря» - старший лейтенант. За его спиной ребрастый металлический бок ТБ-3… А вот он в летном комбинезоне, в обнимку с двумя смуглыми горбоносыми парнями. Все трое смеются. Испания, 1937-й.