Вячеслав Бондаренко «Ликвидация»

- Знаешь, как я тебя буду слушаться?! - жарко пообещал Мишка, хлюпая носом в порыве чувств.

- Знаю… - Гоцман с трудом справился с собой. - Сынок, ты только часы мои верни… А еще раз залезешь в чужой карман, выпорю. Понял, сынок?!

Он ловко залез пальцами в Мишкин карман, извлек оттуда свои часы и водворил их на место. Строго взглянул в Мишкины мигом высохшие глаза.

- Где расписаться? - хором спросили отец и сын, оборачиваясь к председателю.

***

На галерее в поте лица работала Циля. Если бы она так работала за деньги, она давно уже купила бы себе пол-Одессы и немножечко больше. Но она работала для души. Она боролась за свое женское счастье. Окрестности вздрагивали от ударов огромного молотка, которым Циля загоняла гвозди в доски. Доски крест-накрест закрывали вход в комнату тети Песи…

Саму тетю Песю было слышно довольно плохо. Она металась по комнате и жаловалась людям на жизнь. Эммик сидел у ног Цили на дощатом полу галереи и, обхватив руками голову, глухо стонал: «Мама, мама…» Видимо, ему было жаль мать, но семейное счастье тоже ж не валялось на дороге.

- Шо происходит? - Гоцман кивнул смеющемуся дяде Еште, который в глубине двора наблюдал за происходящим.

- Тетя Песя довела детей до крайности, - пояснил тот. - Так Циля кует счастье собственными руками…

- Шо ты делаешь, Циля?.. - Гоцман поднялся на галерею, но Циля глянула на него с такой злобой, что даже Давид понял: мешать молодым ковать свое счастье не нужно, дороже обойдется…

Вогнав в доску последний гвоздь, Циля с грохотом уронила молоток на пол галереи и, полюбовавшись работой, подхватила Эммика под руку. Было слышно, как тетя Песя забилась в истерике, пытаясь освободиться из заключения.

- Циля, ты только его не замучай! - окликнул со двора дядя Ешта. - Оставь чуть-чуть на завтра!