Юлиан Семенов «Тайна Кутузовского проспекта»
Костенко устроился возле маленького бело-красного кухонного столика, улыбнулся:
- А ведь воистину счастливый брак - это затянувшийся диалог… Мне с тобой чертовски хорошо, Маняш…
- Заведи молодую любовницу, тогда еще больше оценишь… Хочешь рюмку? С устатку, а?
- Стакан хочу.
- Плохо тебе?
- Очень.
- Да что ж он тебе такого наговорил? Черт старый!
- Не надо так… Он - чудо… Он выдержал испытание знанием ужаса… И остался жив… Нет, я неверно сказал… Не как медуза там какая, а как гражданин идейной убежденности…
- Ты не боишься таких людей? - спросила Маша, налив ему водки и поставив на длинную деревянную подставочку сковородку с картошкой; лук слегка обжарен, присыпано петрушечкой; четверть века вместе, каждый понимае каждого («знает» в этом случае звучит кощунственно, протокольно: впрочем, и «понимает» - не то; «ощущает» - так вернее).
- Каких? - спросил он, медленно выпив стакан водки. - Сформулируй вопрос точнее, Маняш…
- После всех этих ужасов, о которых пишут, после моря крови… У меня перед глазами все время стоит письмо Мейерхольда, как его, старика, били молодые люди, которые не могли не помнить театра имени Мейерхольда… Как можно остаться идейным? Я понимаю, это не мимикрия, но все же, по-моему, это борьба за себя, Славик, борьба за свою обгаженную жизнь, за крушение идеи…
Костенко ковырнул картошку, есть, однако, не стал, хотя мечтал об ужине, пока трясся в автобусе…
- Робеспьер был идейным человеком, Маняш…
- А сколько голов нарубил?
- Давай тогда предадим анафеме и Пугачева, и Кромвеля, и Разина… Действие рождает противодействие… Око за око, зуб за зуб… Из ничего не будет ничего… После республики Робеспьера появилось консульство «железных» диктаторов, а после - император Наполеон…
