Анатолий Рыбаков   «Дети Арбата»

Знал, что Саша был у Криворучко, и все же спросил.

- Оформил билет и пропуск, - ответил Саша.

Вошел Баулин, услышал Сашин ответ, сухо спросил у Лозгачева:

- Разве печать у Криворучко?

- Новый приступает с понедельника.

- Могла себе печать забрать.

Лозгачев пожал плечами, давая понять, что Глинская считает себя слишком высокопоставленным лицом, чтобы прикладывать печать.

Они по-прежнему занимаются своими делами, своими склоками, как будто ничего не произошло, не чувствуя ни вины, ни угрызений совести: тогда требовалось так, а теперь, когда восстановили, можно и по-другому… И Саше надо по-другому…

Они при нем говорят насмешливо о Глинской, не скрывают своей враждебности к ней - разве такая откровенность не подразумевает доверия?

Все это означало: «И тебе, Панкратов, надо по-другому. Теперь ты битый, второй раз не выкрутишься. Сольц далеко, а мы близко, и держись за нас. Парень ты молодой, неопытный, не закаленный, вот и промахнулся, мы понимаем, с каждым может случиться. Теперь ты знаешь, кто такой Криворучко, бей его вместе с нами. Взаимное доверие возникает только там, где есть общие враги. "Скажи мне, кто твои друзья" - это устарело! "Скажи, кто твои враги, я скажу, кто ты" - вот так сейчас ставится вопрос!»

- Жаловался тебе Криворучко? - спросил Лозгачев.

Не стоит связываться с ними. И все же не он, а они битые, не его, а их мордой об стол. Пусть не забывают.

- Мне-то что жаловаться, я не партколлегия.

Лозгачев поощрительно засмеялся.

- Все же товарищи по несчастью.

- «Товарищи»? - насмешливо переспросил Саша. - Так ведь его еще не восстановили.