Анатолий Рыбаков   «Дети Арбата»

- Адье! - сказал им вслед оскорбленный Борис: Володя нарушил солидарность более высокую, чем солидарность политическая.

Прибежал мордастый, жующий на ходу парень, пьяный, суетливый, вытаращил глаза.

- Которы тут сослатые? Энти вот? Чтой-то вы больно черны, русски ли вас делали? Аида!

Он привел их в заброшенную избу на краю деревни с разваленной печкой, а им надо согреться, высушить одежду, уложить в тепле больного Карцева. Но, пока они рассматривали это давно покинутое жилище, мордастого и след простыл. Уехал и возчик, сбросив на землю их вещи.

- Нажмем на местную власть, - сказал Борис, - идемте, Ивашкин!

- Куда идти-то? Деревня гуляет.

- Говорить буду я, а вы поможете донести шамовку, - успокоил его Борис.

Они ушли. Саша вынул из чемодана пару чистого белья, шерстяные носки, рубашку, протянул Карцеву.

- Переоденьтесь.

Саша поразился его худобе. Кожа, туго натянутая на ребрах, острые колени, бесплотные ноги, длинные, бессильно висящие руки, лопатки, торчащие, как обрубки подрезанных крыльев.

- Отощали вы за голодовку, - заметил Саша.

- Кормили зондом, принудительно, - Карцев неловко заправлял рубашку в кальсоны, - потом перевели на госпитальное, молоком отпаивали. Я вены вскрывал, потерял кровь.

Глаза его лихорадочно блестели, лицо шло красными пятнами, наверно, температура, но градусника у них нет, да и мерить ее незачем, все равно завтра в дорогу. Наконец он переоделся, закутался в Сашино байковое одеяло, сел на скамейку, привалился к стене, закрыл глаза.

- Из-за чего вы вскрывали себе вены? - спросил Саша.

Карцев не ответил, не расслышал, может быть, задремал.