Фёдор Достоевский
«Полное собрание сочинений и писем»
том 1

— Ну, так и есть, тратить деньги. Да что же вы думаете? что у нас — сотни, тысячи, сотни тысяч франков, что ли?

В эту минуту страшный, пронзительный вопль Шарля раздался по всему дому. Мать и дочь затрепетали от ужаса.

— Посмотри там, Нанета, — сказал Гранде, — взгляни, что он там, зарезался, застрелился, что ли? Ну, слушайте вы тут, — продолжал он, оборотясь к жене и дочери, оцепеневшим от слов его, — не проказничать и сидеть смирно, а я пойду, пошатаюсь около наших голландцев. Они едут сегодня; потом зайду к Крюшо; нужно и с Крюшо поболтать.

Он отправился, мать и дочь вздохнули свободнее. Никогда еще Евгения не притворялась, не вынуждала себя перед отцом. Теперь же она принуждена была скрывать свои чувства, говорить о другом и в первый раз в жизни удалиться понемногу от правды.

— За сколько луидоров продается бочка вина, матушка?

— Отец твой продает свое вино по 150, по 200, иногда и по 300 франков, как я слышала.

— Так если батюшка сбирает в год по 1500 бочек вина…

— Не знаю, друг мой, сколько у него доходу; твой отец никогда ничего не говорит о делах со мною.

— Батюшка, кажется, очень богат.

— Может быть. Но господин Крюшо говорил мне, что назад тому два года отец твой купил Фруафонд, и, может быть, теперь у него нет денег.

Евгения, не понимая более ничего, перестала расспрашивать.

— Какое! и не взглянул на меня, мой голубчик, — сказала, возвратившись, Нанета, — лежит себе на кроватке, плачет, заливается, прости Господи.

— Пойдем к нему, мамаша; мы успеем сойти, когда войдет батюшка.

Госпожа Гранде не могла противиться нежной, трогательной просьбе своей Евгении. Дочь ее в эту минуту была хороша, прекрасна; она была женщина.

Обе они вошли к Шарлю потихоньку, но сердце у обеих билось сильно. Дверь была отворена; несчастный ничего не видал и не слыхал; он только обливался слезами.

— Как он любит своего отца, — сказала Евгения шепотом.

Нельзя было ошибиться, не узнать, не прочитать всего в сердце Евгении. Госпожа Гранде взглянула на нее взглядом, в котором отражалась вся материнская нежность ее, потом сказала ей на ухо:

— Берегись, дитя мое! ты уже его любишь, друг мой.

— Его любить! — сказала Евгения, — ах! если бы ты знала, что говорил утром батюшка.