Фёдор Достоевский
«Полное собрание сочинений и писем»
том 1

— Ну, старушка, я еду в Фруафонд. Прощай! Чтобы тебе было не скучно, позови Евгению. Будьте же без меня умницы, не шалите. Сегодня годовщина нашей свадьбы, милый друг мой; вот возьми-ка себе 10 экю, на престол к празднику Спасителя. Ведь уж как тебе хотелось самой убрать престол к этому дню, старушка; ну, веселитесь же без меня, забавляйтесь, пойте, играйте; ну, прощайте же, милые! да здравствует веселье!

Он высыпал 10 шестифранковых монет на постель жены своей, взял ее за голову, поцеловал.

— Что, бедняжечка, тебе лучше, не правда ли?

— Как можете вы призывать Бога милосердого в дом свой, тогда как сердце ваше закрыто для любви и милосердия, — сказала больная с сильным чувством и упреком.

— Та, та, та, та! — запел Гранде, но уже на новый лад. — Мы посмотрим, старушка, мы и об этом подумаем.

— Господь милосердый! Евгения, Евгения, — закричала бедная мать, и краска выступила на бледном лице ее, — беги, беги сюда; твой отец прощает тебя, Евгения!

Но чудак убежал; он не шел, а летел по полям своим, стараясь собрать, успокоить разбитые мысли.

Гранде начинал 72-й год своей жизни; но только в продолжение двух последних годов его скупость, его ужасающая страсть, достигла в нем крайнего развития, обратилась в неподвижную идею. Следуя наблюдениям над характером скупцов, честолюбцев и, словом, всех тех, чье сердце было опустошаемо сильною страстию, можно сказать утвердительно, что все способности, все чувства его сосредоточились на одном — на золоте.

Блеск золота, обладание золотом — вот что стало предметом всех его желаний, всех помышлений. Деспотизм и упрямство возрастали в его душе вместе с пагубною страстию, и лишиться половины именья своего, отдать кому-нибудь золото казалось ему делом неестественным, противным всем законам природы. Как? ему, Гранде, давать отчеты в коммерческих делах своих, делать расчеты, протоколы, списки всего богатства, движимого и недвижимого!

— Нет! лучше горло перерезать себе, — закричал он в глубоком отчаянии, окидывая взором своим поля и пустоши.

Наконец он решился и явился в Сомюре к обеду.

Он решил: уступить, смириться перед дочерью, польстить ей, поласкаться к ней, поподличать, но умереть на своих миллионах, со скипетром неограниченной власти своей. В ту минуту, когда он на цыпочках взбирался в комнату жены своей, Евгения принесла медальон на постель своей матери. Обе, радуясь своей