Фёдор
Достоевский
«Полное собрание сочинений и писем»
том 1
И она его оправдывала! Но могло ли это невинное создание заметить тонкую холодность, разлитую в каждой строчке письма этого? Для девушек, подобных Евгении, всё сияет, всё блестит любовью, когда забьется она в ее собственном сердце. Тогда они окружены каким-то небесным сиянием; торжественно тиха душа их; и они верят в любовь, они верят в любовника, верят, что и его душа также светла, также чиста, также полна любовью. Заблуждения женщины происходят, и почти всегда, от ее ненарушимой веры в добро и справедливость. Слова «Бесценная Анета» звенели страстным, волшебным лепетом для ее слуха и пронзали ее душу, как некогда в детстве святые звуки «Venite adoremus», органа соборной их церкви. Наконец, и благородная чувствительность Шарля, слезы его на гробе отца выказывали чистоту и невинность сердца; всё это очаровывает молодых девушек.
Могла ли она понять, что если Шарль действительно оплакивает отца своего, могла ли она понять, что сожаление это шло не столько от чистого, уязвленного сердца, сколько от воспоминаний отцовской доброты, отцовского баловства. Видя, с каким нетерпением отец и мать его наперерыв старались утолять его малейшие прихоти и желания, ему некогда было рассуждать и рассчитывать, как делает это бездна парижских молодых людей, увлеченных вихрем роскоши и моды и лишенных средств утолять свои желания и страсти; эти молодые люди рассчитывают обыкновенно на смерть своих родителей. Отец Шарля был нежен и добр к своему сыну до такой степени, что успел вложить в его сердце любовь непритворную, истинную.
И хотя Шарль был еще дитя — но парижанин, уже заразившийся заразою нравов парижских, даже влиянием самой Анеты на свой характер; он знал свет довольно хорошо и сердцем был уже старик, прикрытый цветущею маскою молодости. Много перенял и усвоил он в том обществе, в кругу таких людей, где часто в один вечер, в дружеских собраниях, словами, совершается более преступлений, нежели сколько разбирает их судия в своих заседаниях; и где острота убивает великую идею, где силен тот, кто умеет жить, — а уметь жить значит не верить ни в чувства, ни в людей, ни даже в то, что есть действительно. Уметь жить значит уметь жить на чужой счет, уклоняться и гнуться от беды, ничему не удивляться, ни красотам искусства, ни поступкам великих людей, и обожать одного идола — самого себя.
В промежутках между шутками и любовию Анета учила его мыслить серьёзно. Играя его кудрями, говорила с ним о будущности и, свивая и развивая их, высчитывала ему всю жизнь, как по счетам. Она делала его более и более женоподобным —