Анатолий Рыбаков «Дети Арбата»
Но вся его жизнь была в женщинах, говорил о них откровенно, цинично. Увидев, что Саша поморщился, заметил без обиды:
- Что осталось нам в этой жизни? Что вы собираетесь тут делать? Единственная радость - женщина, других не будет. Дорожите крохами, которые отпускает нам комендатура. Вы мужчина, значит, вы еще человек.
Сашу коробили эти рассуждения, но с Всеволодом Сергеевичем он дружил. Было в нем что-то от Москвы двадцатых годов, от Москвы Сашиного детства, от ее словечек, анекдотов, цыганских романсов. Приятным баритоном он пел: «Живет моя отрада в высоком терему, а в терем тот высокий нет ходу никому…» Было что-то от непринужденности и, как понял Саша позже, человечности того времени. Москвича тридцатых годов в нем не чувствовалось. Давно, видно, из Москвы.
Как узнал, что Саша перепил, не сказал, только поморщился:
- Это вам не компания. Обратите внимание на учительницу. Очаровательная, интеллигентная! И вот занесло на Ангару.
- Меня это тоже удивило, - признался Саша, - забраться в такую глухомань.
- Катаклизмы любви, по-видимому, - подхватил Всеволод Сергеевич, - а женщина, которая уже подходит к тридцати, одинокая, к тому же женщина восточная, это такой букет, такой аромат…
- Она не похожа на татарку, - заметил Саша.
- Сибирские татары совсем обрусели, - пояснил Всеволод Сергеевич, - тобольские, томские, кузнецкие татары - те же русские, те же сибиряки. Мусульмане? Какие теперь мусульмане? И православных-то не найдешь!… Но национальный характер, склад, тип - это, конечно, осталось, особенно у женщин - раба мужчины, верная, преданная, но и надменная. В ее взгляде что-то ханское… Признаюсь вам честно: я у нее не прошел. Почему? Кто знает? А вот вы другое дело… В добрый час, Саша! Все проходит, остаются женщины, с которыми нас свела жизнь. Займитесь ею, развлекитесь. Такие женщины редки в наше время, поверьте мне, такая дамочка - достойный приз даже в Москве.
