Анатолий Рыбаков «Страх»
И так каждый день. И чем дальше, тем больше придирок и тем грубее они становились.
После ухода Якова Григорьевича Софья Александровна брала под язык таблетку нитроглицерина, опускалась на табурет, тяжело дышала. Тамара Федоровна молча вставала, сама отпускала белье.
- Спасибо, Тамара Федоровна, мне уже легче.
Софья Александровна поднималась, становилась к прилавку. Она пыталась как-то уговаривать клиентов, но те и слышать не хотели, скандалили еще яростнее, ругались, в книге жалоб писали не только о плохом качестве, но и о грубости и невнимательности персонала.
- Жалуются на вас, - мрачно говорил Яков Григорьевич, - придется взыскание наложить.
- Знаете что, - ответила Софья Александровна, - мне эта работа тяжела, у меня больное сердце, освободите меня.
- Если больны, надо инвалидность сначала получить.
- Можете освободить по собственному желанию, - вмешалась вдруг Тамара Федоровна.
- А заменить кем?
- Думайте! На то вы и заведующий, чтобы думать. Видите, человек пожилой, больной, что вы над ним издеваетесь?!
- Ну, ну, вы не больно-то, Тамара Федоровна, знаете, кого защищаете? Ее же никуда не возьмут, у нее сын в лагере.
- Он не в лагере… - начала Софья Александровна.
Но Тамара Федоровна перебила ее:
- Возьмут или не возьмут - ее забота. А издеваться над трудящимся человеком не имеете права, при Советской власти живем!
- Кто, кто издевается? - сбавил тон Яков Григорьевич.
- Вы! Вы издеваетесь. Мы это подтвердим.
Яков Григорьевич мрачно бросил Софье Александровне:
- Подавайте заявление по собственному желанию.
Так кончилась служба Софьи Александровны в прачечной.
Вопрос о новой работе обсуждался Софьей Александровной с сестрами Верой и Полиной, с соседкой по подъезду старой армянкой Маргаритой Артемовной и, конечно, с Варей.
