Анатолий Рыбаков «Страх»
- Шестьдесят - не возраст, - отрезала Плевицкая, - и не волнуйтесь, не накликайте беду, Бог даст, будет жив и здоров. Так вот, Вика, меня к вам Станиславский возил… Я пела у вас… Уютно было, хорошо, хлебосольно по-русски… Меня Станиславский привез, а я с собой Клюева прихватила. Поэт Клюев, знаете такого?
Вика помешкала с ответом.
- Тихий был человек, - продолжала Плевицкая, - часто плакал. Вот я тебе почитаю его стихотворение, самое мое любимое, - она откинулась на спинку кресла, прикрыла глаза:
Я надену черную рубаху
И вослед за мутным фонарем
По камням двора пройду на плаху
С молчаливо-ласковым лицом.
Ну и так далее… Только рубашка не черная у него была, а синяя, набойчатая, одна-единственная, и ходил в стоптанных, худых сапогах, я ему новые подарила, взял, он всегда брал, когда давали, но сам не выпрашивал. Сидит тихо, руки в рукава поддевки прячет, молчит, а если заговорит, то что-нибудь жалостливое, умное… Где-то он теперь, Колюшка - мил дружок? У нас в газетах писали, будто бы арестовали его, в Сибирь выслали, пропал, наверно, бедняга. Может, оттого и плакал часто, что конец свой горький предчувствовал?.. Не холодно вам?
- Нет, ничего.
- Все же давайте пройдемся.
Они пошли по улице, редкие прохожие здоровались с Плевицкой.
- Здесь русских почти двести семей. Церковь у нас во имя Святой Живоначальной Троицы. Построили ее несколько лет назад, во многом на средства, которые пожертвовали я и Николай Владимирович. Поэтому-то я ее почетная попечительница.
Они подошли к одноэтажному дому, на коньке - крест, на фасаде - икона - это и была церковь. Внутри полумрак, тишина, горят свечи, на стенах иконы.
